Добавь сайт в закладки нажми CTRL+D
Декабрьским вооружённым столкновениям 1917 года в городе Иркутске предшествовала ожесточённая политическая борьба большевиков, меньшевиков и эсеров. В пылу полемики последние использовали любые приёмы, даже публично называли Ленина и Троцкого как тайных агентов и шпионов Германии.
При выборах в Учредительное собрание местные члены РСДРП окончательно раскололись на две непримиримые фракции меньшевиков и большевиков.
Данная статья написана по воспоминаниям непосредственного участника тех событий*
При этом каждая фракция настаивала, что её кандидат должен стоять на первом месте: от большевики настаивали на кандидатуре товарища Янсона, а меньшевики — товарища Константинова.
После окончательного разрыва большевики решили, ради популяризации своего предвыборного списка, выставить кандидатуру товарища Троцкого. Вторым был выставлен Николай Гаврилов, а товарищ Янсон пошёл третьим.
Ярким был момент, когда товарищ Шумяцкий на объединенном заседании советов рабочих, солдатских и офицерских депутатов заявил: от имени революционного комитета, от имени рабочих и крестьян — объявляю нынешний состав совета распущенным!
К тому времени большевики уже имели за собой значительную часть солдатской массы. Но руководители офицерства воспротивились этому роспуску. Поэтому пришлось арестовать несколько человек, в числе которых, кажется, был полковник Скипетров, а также редактор тогдашней «Сибири» И. Гольдберг. Но они вскоре были выпущены тогда ещё существовавшим прокурором Старынкевичем.
В результате, в Иркутске сложилось две власти: ревком, опиравшийся на рабочую и солдатскую массы, возглавляемые большевиками и левыми эсерами, и комитет общественных организаций, опиравшийся на офицеров, юнкеров и казаков, возглавляемых эсерами, меньшевиками и кадетами.
Всё это развивалось очень стремительно. Но всем хотелось покончить с этим двоевластием в городе. Недавно назначенный командующим войсками Иркутского военного округа большевик Борис Шумяцкий предложил юнкерам разоружиться и расходиться по домам. Юнкера отказались выполнять это требование.
Начались переговоры, которые зашли в тупик и переросли в трагические вооружённые столкновения.
«Выдача винтовок была беспорядочной: получить оружие, и даже несколько стволов, мог кто угодно»
В воспоминаниях большевика Саула Баруховича Фурмана говорится, что начались боевые действия восьмого декабря. Красные зафиксировали, что юнкера устанавливают пулемёты и обустраивают другие огневые точки в зданиях на подходе к своему училищу, и приняли решение подавить это выступление вооружённым путём.
У большевиков было условлено, что после сигнала в виде пушечного выстрела все солдаты и рабочие, кто поддерживает ревком, со всем имеющимся оружием, стекаются к Белому дому (бывшей резиденции генерал-губернаторов, в которой теперь заседал ревком).
«Переговоры пока ещё велись, и была как будто надежда на то, что всё кончится миром, — пишет С.Б. Фурман, — как вдруг, приблизительно в 3 часа пополудни, раздался пушечный выстрел. Хотя к этому было морально приготовлено всё население города, но он подействовал на всех именно как «пушечный выстрел». Меня он захватил на Матрешенской улице, угол Большой Блиновой. Оттуда я направился к Белому дому. Оружия, кроме браунинга, я при себе не имел».
По всем улицам быстро образовались кучки людей, оживлённо обсуждавших текущие события.
На углу Амурской и Большой улиц Фурман был внезапно остановлен юнкером.
«Стой, товарищ! Куда идешь?» – задал он вопрос. Поскольку в надетом на шинель полушубке Фурман не узнал юнкера, то наивно ответил: «Как куда? В Белый дом». «Вернись, товарищ, – ответил тот, – туда нельзя, иначе тебя арестуют».
Только тогда Фурман понял, с кем имеет дело, поэтому немедленно вернулся. Но направился в штаб войск, который тогда находился в помещении 2-го Общественного собрания. Там он записался на получение винтовки с патронами.
«Как сама запись, так и выдача винтовок были крайне беспорядочны: было заметно, что получить винтовку, и даже несколько, мог кто угодно,- отмечает Борис Сергеевич, — эта беспорядочность и неорганизованность – большой минус в организации декабрьских событий».
От внимания восставших против ревкома юнкеров не укрылось, что в штабе войск раздают оружие. Они стали обстреливать это здание, поэтому штаб был перенесён в другой дом — на углу Б-Трапезниковой и Молочного базара.
Оттуда Дмитриевский, т.е. начальник военных сил, начал руководить разрозненными, почти партизанскими отдельными отрядами, «что, конечно, трудно удавалось, вернее, совсем не удавалось, — пишет очевидец, — эта разрозненность, эта децентрализация стоила, конечно, много десятков жизней рабочих».
«Пушки сначала остерегались применять, но потом в ход пошли и они»
Юнкера ночью вывели пулемёты на молочный базар и стали обстреливать здание нового штаба с расстояния ста пятидесяти шагов. Организованного отпора им дано не было: каждый по своей воле хватал винтовку и выбегал сражаться против юнкеров, как он считал нужным. Оставшихся в помещении никто не заставлял, «да и, кажется, заставить бы не мог», выйти сражаться.
Положение ухудшалось из-за того, что проходящие отдельно вооружённые красногвардейцы, а также их редкие посты, уничтожались выстрелами юнкеров и офицерства – из окон чердаков, из-за заборов и т.д.
Из-за затянувшихся на несколько дней боёв и беспорядков продовольственные запасы в частях совершенно истекли, и у простого населения Иркутска также хлеба не стало. Ревком назначил комиссаром по продовольствию войск и населения товарища Шварца, но ввиду его отказа от этой ж/д станции есть 30 тысяч пудов пшеничного зерна, и организовал его перевозку на мельницы Белицкого.
Уличные бои в Иркутске, по его словам, продолжались с 8 до 29 декабря.
«Пожалуй, бои, если бы в них участвовали только наши местные силы, окончились бы нашим полным поражением,- констатирует Саул Барухович, — не было единого плана действий, дисциплины и организованности, не было и пулемётов, которых было более чем достаточно у наших противников».
У красных были 3-дюймовые орудия, которые они сначала не решались использовать — ввиду того разрушительного вреда, который они причиняли зданиям и мирному населению. Но потом стали применять и их.
Пулемёты противника сильно действовали на психику бойцов. Строча с какого-нибудь чердака или окна, они буквально наводили жуть на не обстрелянных бойцов.
Победа над юнкерами и офицерами была обеспечена тем, что на помощь иркутским большевикам стали быстро съезжаться рабочие не только Иркутской губернии, но и из Канска и Красноярска, во главе с товарищем Лазо.
С восставшими юнкерами перед Новым годом был заключен мир, довольно компромиссный. Но по настоянию товарища Лазо и других лидеров большевиков, в январе 1918-го этот договор был признан ничтожным и заменен другими условиями, более соответствовавшими настроениям масс.
Однако, несмотря на многочисленные жертвы и разрушения из-за уличных боёв, ни один из участников юнкерского восстания не был арестован. Многие юнкера и офицеры, не надеясь на то, что гуманность большевиков продлится долго, уехали из города, и впоследствии примкнули к отряду белого атамана Семёнова.
Но всё же, формальный мир оставался в Иркутске, при управлении города советской властью, до 13 июня 1918 года, когда кучка белогвардейцев подняла новое восстание, с помощью лиц, работавших на советскую власть.
Июньское восстание опиралось на выступление чехословаков по Сибирской магистрали. Цель у повстанцев была – создание в Иркутске крепкой базы для чехословаков. В городе вновь разгорелись уличные бои. Но сбросить советскую власть, несмотря на все усилия, антибольшевистским силам уже было невероятно трудно. Потому что основная масса простого народа её поддерживала.
