Добавь сайт в закладки нажми CTRL+D
Это интервью комбата 3-й отдельной штурмовой бригады ВСУ, созданной на базе полка «Азов» (запрещенная в России организация) было раздергано отечественными СМИ на цитаты, однако в цельном виде, дает представление об образе мышления нашего противника и реальном положении дел.
34-летний черкащанин Дмитрий Кухарчук стал добровольцем в 2014-м. За год он уволился и до февраля 2022 года занимался политической и общественной деятельностью. Уже более года он командир второго батальона третьей штурмовой бригады, которая участвовала в битве за Бахмут.
Сейчас батальон Кухарчука воюет на Харьковщине, возле Боровой. Там россияне усилили атаки, имея план выйти на границы Луганской области.
«Украинская правда» успела поговорить с Дмитрием во время его короткой командировки в Киев. Сейчас комбат занимается рекрутингом заключенных в третью штурмовую бригаду.
— Война меняется. Были большие надежды на контрнаступление, были ожидания наступления россиян весной этого года. Сегодня, с одной стороны, видим интенсивные бои, а с другой – это позиционная война, где ни у одной из сторон нет возможности продвинуться. Как бы вы назвали тот этап войны, на котором мы сейчас находимся?
— Для меня война идет не 2,5 года и не 10. я вижу ее в гораздо более широком, многосотлетнем, даже тысячелетнем контексте. Но если мы говорим о двух с половиной годах обострения, то сейчас для меня самый критический этап войны.
Почему? Люди наблюдали события в Авдеевке – после Авдеевки-едва не прорыв фронта противником. Ситуация продолжает быть критической. Но люди любят обновлять DeepState Map и делать себе какие-то выводы. И им кажется, что она стабилизирована. А это снова момент расслабления.
Сейчас люди в который раз подумают: «ситуацию на фронте удалось стабилизировать, ну, куда они еще максимум пройдут? Может, Донецкую и Луганскую области завоюют еще немного. А давайте переговоры мутить».
Нет единения в обществе, к большому сожалению.
Я не делю отдельно миры военных и гражданских. Я разделяю мир украинцев и мир Хохлов. И, к большому сожалению, Хохлов сегодня гораздо больше.
Хохол в Днепре согласится на то, чтобы отдать Донецкую и Луганскую область. Хохол в Киеве согласится на то, чтобы отдать Левобережную Украину. А хохол во Львове согласится на то, чтобы отдать Украину по Збручу. Это различие хохла.
— Поговорим об оперативной ситуации. Русские приблизились к Часову Яру, они даже занимают дома вокруг города. Часову Яр- очень важен для украинской обороны. Я правильно понимаю, что если он будет взят, то выход россиян на Краматорскую агломерацию станет вопросом времени?
— Взятие Часова Яра означает не более, чем взятие Часова Яра. Вероятное взятие Константиновки, Дружковки, Славянска и Краматорска означает не более, чем взятие этих населенных пунктов.
Насколько это критично? …Критично. Но если говорить откровенно, любой населенный пункт ничем не важнее другого населенного пункта. Да, в Часике есть высоты, но так же в Константиновке есть высоты. Поэтому драматизировать момент совершенно не нужно.
Но при этом нужно понимать, что у противника нет целей и задач взять Донецкую и Луганскую область или Харьковскую, Сумскую или киевскую. Они будут идти, пока мы их не будем останавливать.
Сейчас батальон и бригада у нас находятся на другом направлении в Харьковской области. Третья штурмовая бригада сейчас воюет там против третьей дивизии 20-й армии Российской Федерации. Каждый день противник штурмует, нам удается их отбивать.
Часов Яр, Волчанск, направление Райгородки, Запорожское направление — это тактические наступательные операции русских, которые имеют своей целью полное уничтожение сначала левобережной, а затем всей Украины.
— Россияне создают предпосылки для возможного прорыва?
— Я не верю в оперативные прорывы. Я не верю в большие наступления колонной техники. Характер войны изменился: сегодня большое значение имеют беспилотные средства наблюдения и средства поражения.
Большие колонны они пытались отправить, и все эти попытки потерпели крупное фиаско.
Мы даже хотим, чтобы они отправляли большие колонны, потому что их очень легко и весело дымить. Это не то, что может принести противнику успех.
А вот такое ползучее наступление, которое они выбрали, и которое у них хорошо получается, может для нас иметь не просто неприятные, а критические последствия.
Они видят ситуацию совершенно по-другому. Мы за каждого человека цепляемся, мы каждого человека ценим. Людей у них еще очень и очень много, они еще будут ползти, ползти, ползти. Для них это совершенно безболезненно.
— Встречаются ли среди пленных или погибших иностранцы?
– Я бы не хотел, чтобы у кого-то сложилось впечатление, что-ага, они африканских студентов отправляют, значит, у них свои солдаты закончились. Нет, ни в коем случае. Просто они нашли еще один механизм мобилизации и нашли его достаточно для себя вовремя – когда им нужен дополнительный ресурс.
У нас, к большому сожалению, все принимается слишком поздно. Например, я сейчас занимаюсь мобилизацией заключенных. Для примера: в 2022 году, и по словам администрации колонии, и по словам заключенных, 97-98% заключенных готовы были идти воевать. Сегодня, учитывая все ограничения, 15-20% мы сможем набрать.
— Валерий Залужный еще в конце прошлого года писал, что война зашла в тупик. Есть ли из него выход?
— Смотрите, любая война заканчивается переговорами. Если мы хотим остановить противника, просто снизить градус и временно расслабиться – для того, чтобы наши будущие поколения решали эти вопросы в дальнейшем, то можно заключить некий позорный мир. Но это будет означать, что через 10, 20, 30 даже 50 лет будет продолжение.
Вопрос в том, что, к большому сожалению, война не взбордила нацию.
Сегодня общество не принимает соучастия в войне. Я не говорю о том, что все должны воевать, хотя, возможно, рано или поздно всем придется – и мужчинам, и женщинам. Людям не нравится вылезать из зоны комфорта, в том числе из ментальной зоны комфорта.
— Месяц назад вступил в силу закон об усилении мобилизации. Вы уже видите результат?
— Честно, не вижу. Я вижу колл-центры, которые работают, которые разводят на деньги европейцев. Вижу правоохранительные органы, которые их крышуют. Вижу народных депутатов, которые их крышуют.
— В непубличных разговорах часто звучит тезис, что западные партнеры готовы нам давать оружие, но нужно принимать непопулярные решения по мобилизации с 21 года.
— Это в Европе некоторые люди в 70 выглядят живчиками. У нас некоторые в 45 выглядят на 70, человек после 45-50 лет рассыпается на Украине. Мужчины рассыпаются. Тем более, если мы говорим о категории мужчин, которые за 10 тысяч долларов не могут себе купить белый билет.
И представьте, его мобилизуют, присылают на фронт и говорят: «Иди воюй». Если его в окоп посадить, то он еще будет сидеть. Не убежит из – за того, что будет убегать-рассыплется. Но представьте, такому человеку скажут штурмовать. Что она будет делать?
— А какой средний возраст в вашем батальоне?
— 33 года. Это мы говорим обо всех, включая тех, кто выполняет тыловые функции. Если мы говорим о среднем возрасте пехотинца, штурмовика-то это до 30 лет.
— Третья штурмовая известна своим агрессивным, активным рекрутингом. Это помогает привлекать молодых?
— А мы же только так и привлекаем. Бывает, что люди получают повестки, а потом приходят в рекрут-центры третьей штурмовой и говорят: «я не знал, сомневался, но я получил повестку – давайте я уж лучше к вам пойду». И таких берем, если видим, что человек мотивирован и готов воевать.
У нас нет такого, что нам присылают кого-то из мобилизованных. Я сейчас хожу по тюрьмам, я же не просто говорю: «Дайте мне 100 человек, я их заберу и отправлю в бой». Нет-я с каждым из них провожу собеседования. Смотрю, насколько человек сможет быть интегрирован в коллектив.
— Процесс мобилизации заключенных вызывает очень много противоречий в обществе, в том числе и в военной среде.
Кто-то говорит, что это действительно могут быть эффективные, крутые штурмовики. Кто — то-что дисциплина может ухудшиться из-за того, что, например, может произойти самовольное оставление части (СЗЧ) или правонарушение.
Как вы к этому относитесь?
— Будут СЗЧ, 100% будут. Например, в Азербайджане происходило нечто подобное с заключенными. Там выпустили всех желающих, дали им по автомату, по 3-4 магазина, и сказали через три дня прибыть в определенную точку. 80% прибыло, 20% ушли в СЗЧ. И здесь так же будет.
Насколько бы тщательно я ни старался общаться с людьми, я понимаю, что будет процент неискренних. Кто просто хочет выйти из тюрьмы таким образом и сбежать. Это правда.
Но в нашем отсталом постсоветском обществе есть очень большая часть людей в тюрьмах, которые не должны были бы там сидеть. И есть очень большая часть людей в гражданской жизни, которые должны были бы сидеть в тюрьме.
— Можете немного рассказать о том, как происходит этот процесс?
— Я приезжаю в тюрьму, выступаю перед желающими. Чувствую себя Пригожиным.
— И как вы их мотивируете? Так же?
– Так. Слова немножко другие, но, в сущности, где-то так оно и выглядит.
— Просматривали видео Пригожина?
– Да. Если человек талантлив, но враг – он же не становится менее талантливым.
И потом с каждым желающим я провожу личное собеседование. Узнаю о его состоянии здоровья, за что он сидит. Узнаю о его мотивации воевать. И потом на основании этих всех факторов я даю ему возможность заполнить анкету.
— О чем они с вами говорят? Чего они боятся, в чем их мотивация идти воевать?
— Очень боятся попасть в штрафбат. Там же далеко не глупые люди сидят. Кроме того, есть категория тех, кто желает идти воевать, но сейчас не высовываются: они будут смотреть, что будет с первыми. Очень боятся, что для них будут создавать специальные подразделения, в которых просто будут стираться их жизни.
У нас концепция совсем другая. Мы также проходили историю с мобилизованными. У нас в начале формирования бригады была определенная часть мобилизованных. Нам надо было их взять для того, чтобы было количество в бригаде, достаточное для ведения боевых действий. Мы очень спешили, поэтому согласились на определенную часть мобилизованных.
Было очень большое опасение, что это же не добровольцы. Но эти люди показали себя в некоторых случаях даже намного лучше. Потому что они поняли, что попадают в среду, где их ценят, где их любят. Они попадают в семью. семья принимает их, и они пытаются доказать, что они достойны быть частью семьи.
Я уверен, что та же история будет с заключенными. Если мы возьмем по 1-2 человека на отделение, по 5-6 человек на взвод, интегрируем их, покажем, что вы – на уровне со всеми, но не подведите нас, я уверен, что большинство из них не подведут.
— Они проходят такую же подготовку, как и все остальные?
— Да, все то же самое.
У них будут те же права, что и у нас, кроме права на отпуск. Потому что, по сути, командир должен осуществлять над ними надзор. Но, опять-таки, я уверен, что часть этих людей сможет дорасти до командных должностей.
— Недавно министр юстиции Денис Малюська заявил, что сейчас начнется процесс мобилизации заключенных. Буквально через неделю выходит новость, что заключенные уже мобилизовались и взяли в плен россиянина. То есть это означает, что нормальный учебный процесс они не проходили.
— Я тоже об этом что-то такое слышал. предполагаю, что это может быть ИПСО, поскольку непонятно, какая бригада, где взяли, кто взял…
— Вы понимаете потенциал того, сколько может дать украинской армии мобилизация заключенных?
– Ничтожно. В России перед историей с «Вагнером» и «Штормом Z» сидело 700 тысяч. У нас сидит 30 тысяч. Из тех 700 тысяч они сначала набирали всех желающих, а потом поняли, что могут набирать всех просто.
У нас, во-первых, есть ограничения по статьям, и это правильно. Во-вторых, есть ограничения по состоянию здоровья, и это правильно. И в-третьих, мы не всех берем, хотя есть некоторые бригады, которые не перебирают. Я не знаю, что они будут делать, но у нас такая концепция.
Но я искренне уверен, что история с заключенными должна показать, что мы не такие. Очень надеюсь, что подобное будет принято и по СИЗО, потому что в следственных изоляторах очень много людей сидит, а некоторые сидят годами.
Еще с начала полномасштабки была 116 статья, которая позволяла по представлению прокуратуры брать бригадам людей. Но прокуратура не хочет этим заниматься. Во-первых, она берет на себя ответственность. Во-вторых, а дела, а показатели? Мы живем в обществе, где показатели гораздо важнее результата в целом.
— Сколько уже удалось мобилизовать?
— Не могу говорить. Проблема есть в том, что нас не внесли в первоочередной список. Я никого не виню, я искренне надеюсь, что это просто бюрократическая ошибка.
Скажем так, анкет именно к нам в бригаду под тысячу где-то есть.
— Вы уже заметили, что этого недостаточно. Где нам искать мобилизационный ресурс?
— В офисах. Но здесь все-таки государство должно пересмотреть свое отношение к себе, к своим гражданам, поменять полностью подходы. Ну и должны произойти изменения, которые, как причинно-следственная связь, могут повлечь ментальные изменения. И тогда не надо будет искать мобилизационный ресурс – он сам по себе будет найден.
Если этого не произойдет, если никакие выводы не будут сделаны, работу над ошибками не проведут, мы проиграем эту войну.
— Сейчас мы проиграем эту войну?
— Да, сейчас мы проиграем эту войну. Это очевидно. Мы теряем территории, мы теряем лучших людей.
Многие говорят: все нормально, сейчас мы мирный договор заключим с Россией, будет статус-кво, и рассосется. Основной вопрос: зачем это России?
— Хочу поговорить о том, как воюют русские и с чем вы сейчас имеете дело. Я постоянно слышу, что сейчас уничтожать пехоту стало очень просто из-за количества FPV, из-за тысяч КАБов, производство которых наладили русские. Есть ли защита от этого?
— Что касается FPV, то и правда, они поставили это просто на государственные рельсы. Но я искренне уверен, что система радиоэлектронной борьбы рано или поздно полностью победит FPV, и мы вернемся к классической войне.
Когда это произойдет? …Не знаю, но всегда на любое действие есть противодействие. Хотя, видите ли, мы даже с «Орланами» и «Залами» до сих пор не научились бороться.
Функция КАБу немного другая — она должна запугать и обрезать тылы. Россияне в основном КАБом работают не по переднему краю, потому что разброс КАБу достаточно ощутим – можно и по своим попасть.
Они работают по тылам, они пытаются обрезать дороги, они работают по тыловым городам, которые расположены на расстоянии 20-30 километров. Эта «устрашающая» функция, она играет свою роль, но я бы не сказал, что критично.
Я не считаю, что КАБ-это критическое оружие. Критическое оружие россиян это их артиллерия и пехота. Количеством артиллерии и пехоты они критически давят на нас. КАБ – это вспомогательное средство.
— Вы воевали на Запорожском направлении, участвовали в Киевской кампании, битве за Бахмут, за Авдеевку. Где было самое трудное?
— Второму штурмовому батальону выпала непростая честь, но это как раз тот батальон, который стоял по улице Шестакова.
-В Авдеевке?
– Да. И сдерживал противника в течение 10 дней. И мы понимали, что если мы посыпемся, то полтора-двухтысячная группировка украинских войск окажется в полном окружении. И это была самая тяжелая операция.
Кажется, таких операций у Вооруженных сил Украины не было, потому что тогда моему батальону пришлось делать маневр с отступлением. Почему он самый сложный? Потому что любой маневр с отступлением всегда предполагает не отступление, а бегство подразделения. Это любой военный, который знает военную науку, вам подтвердит.
Нам пришлось дождаться полного выхода украинских войск из Авдеевки, и только после этого мой батальон выходил оттуда. Мы были отрезаны от бригады, находившейся в этот момент на коксохиме и так же там державшей оборону (и так же им было очень тяжело).
Тогда против нас наступало семь бригад противника, и интенсивность боев была самой высокой за всю историю войны.
Было очень тяжело, было очень морально тяжело. Но нам есть чем гордиться. Мы эту историю докрутили до конца с минимальными потерями. И ни одного раненого мы не оставили в Авдеевке.
– Что все же было причиной-я не хочу произносить слово «трагедия», но то, что произошло в Авдеевке, близко к этому слову?
— Трагедия как раз не произошла, потому что она могла произойти.
— Если бы вы покинули город…
— Мы ходили по острию ножа. Потому, что когда дорога уже была за противником, когда противник начал идти по посадкам и отсекать единственную дорогу, которая оставалась, это могла быть действительно трагедия. Причиной было то, что противник сосредоточил свое направление удара там.
Я не хочу критиковать военное руководство, я не компетентен этого делать, но одна бригада, даже такая хорошая, как наша, не может воевать против семи. С теми средствами, которые на тот момент применял противник, ну никак не может.
— Очень часто в разговорах с военными слышишь, что иногда не нужно держать одну или другую деревню до последнего солдата.
— До последнего солдата не нужно держать.
— Вопрос же не в этом. Смотрите, я помню, что подобные манипуляции были вокруг Бахмута. Но как вы считаете: то, что происходило в Бахмуте, было главным следствием содержания украинской стороной Бахмута?
— Сложно ответить. Западные аналитики считают, что из-за этого было невозможно, в частности, украинское контрнаступление в той мере, в какой мы все его ожидали. Хотя я считаю, что это не совсем так.
Украинское контрнаступление не было возможно из-за того, что оружие, которое надо было дать (я не говорю о нашей бригаде), было дано непонятно кому. Из-за этого было невозможно украинское контрнаступление.
Мы могли отходить в Константиновку, в Покровск, в Павлоград, в Днепр просто из-за того, что не надо содержать каждое село до последнего украинского солдата.
— И не надо, я с вами соглашаюсь. Но очень часто по поводу этих вопросов происходят очень серьезные манипуляции.
Есть командование, которое для всех пид * расы. Есть солдат, у которого есть своя правда. Знаете, где правда? Она где-то посередине всегда.
Я как командир батальона, который находится где-то посередине как раз, понимаю, что одни видят по-одному, другие видят по-другому. Моя задача сделать так, чтобы и задача была выполнена, и личный состав был сохранен.
И при этом я искренне уверен, что в ситуации с Бахмутом нельзя было иначе. В ситуации с Авдеевкой произошло правильно, однако есть НО.
— Вы понимаете, что россияне хотят на Харьковщине? Потому что мнения разделяются. Создать серую зону, захватить Харьков… А вы говорите, что они хотят в принципе захватить всю Левобережную Украину.
— Смотрите, по тем разведданным, которые у нас были, мы понимаем, что они хотят создать 20-километровую зону для предотвращения наступления украинских подразделений на Белгородщину и на другие соседние области. Но это не значит, что они не пошли бы дальше.
Тут вопрос еще в том, что есть термин такой, как развитие успеха.
Во время Бахмутской наступательной операции мне ставили задачи на взятие взводного опорного пункта, А получалось так, что мы под вечер брали ротный опорный пункт. Как так получилось?
Два отделения заскочили на взводный опорный пункт. Противник увидел это и начал отходить. В данной ситуации что я мог сделать? Я мог подождать, подтянуть дополнительные силы. У меня было еще два отделения. В результате три отделения взяли весь ротный опорный пункт.
Я к чему веду? Так же можно было бы ожидать, что противник продвинется на 20 километров и не пойдет дальше. Но противник, если не почувствует сопротивления, дойдет до Днепра и дальше.
Поэтому любой план-это план-минимум.
— Сейчас угроза для Харькова существует?
— Есть, конечно.
— В ближайшей перспективе?
— В ближайшей перспективе не вижу.
— Ближайшая перспектива-это сколько?
— Это ближайший месяц. В ближайший месяц для города Харьков я не вижу угрозы, а в ближайшие полгода – вижу.
— И напоследок. Прогнозы — это абсолютно неблагодарная вещь, но хотелось бы услышать Ваше мнение: что нас ждет впереди?
— Мы всегда для того, чтобы надеяться на что-то хорошее, надеемся не на себя, а на западных партнеров или на Бога, или еще на кого-то…
– …удивительно…
— На удивление, да. Но в данном случае, я скажу: дай Бог, чтобы были какие-то черные лебеди, которые пролетят и все-таки будут иметь силу для каких-то перемен.
Эти тенденции, которые существуют сегодня, нам ничего хорошего не предвещают. Тенденции могут меняться, но на сегодняшний день они отрицательные.
Тем не менее, я думаю, что у нас все еще есть пыл для борьбы, и есть много людей, которые готовы бороться.
И просто так врагу мы Украину не отдадим.
Но, опять-таки, хотелось бы обратиться ко всем хохлам, чтобы просыпались и становились украинцами.
Поделись видео:
