Добавь сайт в закладки нажми CTRL+D
«Волчья голова» на знамени и три дня пьянства по случаю новой звезды: кем был атаман Шкуро и почему его боялись даже свои
Фигура Андрея Шкуро — одна из самых неоднозначных и вызывающих в истории Гражданской войны. Он принадлежал к числу тех военных лидеров, кто сочетал фронтовой героизм с личной бесшабашностью и непредсказуемостью. Его боялись, уважали, осуждали — но игнорировать не могли. Даже свои.
Ещё задолго до своей службы Гитлеру, Шкуро был очень неоднозначной личностью, даже на фоне других генералов гражданской.
В условиях, когда Добровольческая армия пыталась установить власть на юге России, Шкуро стал необходимым злом. Выросший из уральского офицерства, он вернулся с Первой мировой в звании есаула, полученном в 1915 году. На фронте его знали как бесстрашного предводителя «волчьей сотни» — отряда, действовавшего в глубоком тылу противника. Черное знамя с изображением волчьей головы и привычка атаковать под завывания, имитирующие волчий вой, сделали его знаменитым военачальником.
Но эта популярность, как часто бывает, обернулась проблемой. Командование еще тогда недолюбливало Шкуро за самоуправство, пьяные загулы и склонность к насилию. А в условиях Гражданской войны эти качества проявились особенно ярко.
С первых дней противостояния с большевиками Кубанский корпус Шкуро действовал как независимая сила. Командование белых, в частности генералитет армии Деникина, относилось к нему настороженно. Однако успехи корпуса, особенно в летнем наступлении на Москву в 1919 году, вынудили генералов терпеть его выходки. Отряд Шкуро, несмотря на свою полупартизанскую организацию, оказался ценным ударным резервом.
По словам Павла Макарова, адъютанта генерала Май-Маевского, Деникин после предполагаемого взятия Москвы собирался предать Шкуро суду — за самоуправство и разорение занятых территорий. Но до суда дело так и не дошло: наступление захлебнулось.
Пока деникинцы продвигались к северу, на юге атмосфера в корпусе Шкуро становилась всё более феодальной. После взятия Ростова-на-Дону, атаману на параде преподнесли серебряный поднос с цветами и вложенными деньгами. Реакция была типичной: он передал деньги первому встречному казаку с указанием зайти к девицам, а сам с раздражением обрушился на местную буржуазию. По его словам, жалкие гроши не соответствовали вкладу, который он вносил в обеспечение спокойствия.
Подобные проявления презрения к нормам распространялись и на отношения с высшим командованием. Например, в Харькове, когда генерал Покровский получил чин генерал-лейтенанта, Шкуро с порога кабинета Май-Маевского потребовал себе аналогичного повышения. Угрожая повернуть корпус к Екатеринодару и «повесить кого надо», он настаивал на немедленном решении вопроса.
Май-Маевский пытался урезонить его, пообещав поднять вопрос по телеграфу. В разговоре всплыло и другое: Шкуро самовольно раздавал офицерские звания в корпусе. Командующий попытался апеллировать к здравому смыслу: если он и так делает назначения, зачем тогда добиваться официального чина?
Ответ был откровенным: «Я не хочу, чтобы говорили, будто я сам себя произвёл в генералы». Он напомнил, что своё прежнее производство в полковники и генерал-майоры получил от Кубанской Рады, хоть и не без давления. Теперь же он хочет легитимности — но по-прежнему готов добиваться её силой.
Вскоре после этого разговора, Деникин по телеграфу утвердил присвоение Шкуро звания генерал-лейтенанта. Погоны с тремя звёздочками были заготовлены заранее. По корпусу разнеслось распоряжение: три дня праздников. Банкет для офицеров прошёл в «Метрополе», а в городе царило пьянство и бесчинства — казаки не скрывали, что отмечают звезду батько Шкуро.
Собственное положение Шкуро понимал отлично. В беседе с Май-Маевским он однажды прямо заявил: «Допустим, прорвём фронт, войдём в Москву — а дальше я три дня попью, повешу кого надо и пулю в лоб».
Командующий пытался отговорить, но в ответ услышал:
«А разве мы не ради таких минут живём?»
Вряд ли кто из современников сомневался, что он говорит всерьёз.
Одна из самых ярких сцен, характеризующих Шкуро, произошла во время закрытого совещания, когда Деникин попытался мягко намекнуть на необходимость навести порядок в корпусе. Ответ атамана оказался шокирующим: он начал расхаживать по комнате, стегая сапоги хлыстом, и, остановившись, заявил с вызовом:
«Хотите — завтра не будет ни Ленина, ни Деникина, ни Троцкого. Только батько Махно и батько Шкуро».
Как вспоминал капитан Макаров, никто не воспринял эти слова как шутку. За Шкуро стояла дисциплинированная и преданная волчья сотня, готовая на всё. Сам корпус, хоть и подтаявший от бесконечных конфликтов, всё ещё был силой. Деникин, Май-Маевский и Романовский, опасаясь переворота, были вынуждены уговаривать «батько Андрюшу» смягчить риторику.
Образ жизни Шкуро тоже говорил о многом. Его передвижная штаб-квартира состояла из нескольких благоустроенных вагонов. В поезд входили два оркестра — симфонический и духовой, а компанию атаману составляли ярко разодетые женщины. Всё это — на фоне нарастающего хаоса в армии.
Тем не менее, военные успехи всё ещё придавали ему вес. Пиком карьеры стал захват Воронежа в сентябре 1919 года. Но уже через три недели конница Будённого отобрала город. Началось быстрое и необратимое отступление. Дисциплина в корпусе рухнула, дезертирство приняло массовый характер. Весной 1920 года эта сила, ещё недавно считавшаяся элитной, практически исчезла.
Новый главнокомандующий Белой армией генерал Врангель был категорически против сотрудничества с Шкуро и вскоре уволил его. Атаман, не дожидаясь окончательной катастрофы, в мае 1920 года покинул Крым и отправился в эмиграцию.
⚡Больше подробностей можно читать в моём Телеграм-канале: https://t.me/two_wars
Позже Шкуро открыл ещё более мрачную страницу: он пошёл на службу к гитлеровцам. Но это как говорится уже совсем другая история…
Поделись видео: