Добавь сайт в закладки нажми CTRL+D
Александр Писарев поехал служить прямо после школы. В тридцать девятом году очередной съезд постановил всех, окончивших десятилетку сразу по достижении восемнадцати лет отправлять в РККА. Партия закрыла для них дорогу к высшему образованию, даже поступивших в институты отчислили и забрали в РККА.
Сам он с детства мечтал стать военным моряком. Вырос он в Сталинградской области и моря никогда не видел, да и знал о нем маловато, но уж очень понравилась морская форма в которой приехал из ленинградского училища старший брат одного из одноклассников.
Осуществить мечту не удалось по вине школьного военрука. Он записал Писарева в военкомате в группу поступающих в авиационное училище. А когда оторопевший Александр напомнил, что хотел служить на море, отмахнулся. Да, мол какая разница, море там рядом, училище находится в Мелитополе.
Надо сказать, летчиком Александр хотел стать меньше всего. По его словам, как-то попалась в руки стопка тоненьких книжек о героических буднях летчиков. Однако бравурные рассказы вызвали обратный эффект.
После прочтения рассказов о том, как отважные летчики мужественно выходили из опасных для жизни и здоровья ситуаций, он не только летать, но и смотреть на самолеты не желал. Как оказалось, не только он. Основной вопрос, который волновал новых призывников в разговорах со старшекурсниками, часто ли разбиваются курсанты. Впрочем, их успокоили.
В училище готовили штурманов, но выпустили их стрелками бомбардирами.
«В конце сорокового года чья-то горячая голова в Москве, наверное, маршала Тимошенко, решила, что больно много в авиации средних командиров: пилот — лейтенант, штурман — лейтенант и только стрелок — командир отделения (тогда еще звания сержанта не было в войсках). Надо сделать как у немцев — у них не офицеры, а фельдфебели летают. Сталин с этим утверждением согласился и в декабре месяце наше училище переименовали в школу, выпускники которой стали получать военную специальность не “штурман”, а “стрелок-бомбардир”», объясняет этот казус ветеран.
Курсанты таким поворотом были очень недовольны. Школа вместо училища с вытекающими последствиями. Уменьшили паек и денежное довольствие. Но, главное, прощай мечта о кубиках в петлицах и красивой форме, прощай кожаный реглан. Выпускные экзамены начались за четыре дня до начала войны.
После выпуска отобрали сотню курсантов, в число которых попал и Александр и направили в Архангельск. Как им объяснили, изучать американские самолеты, а потом и летать на машинах, поставляемых союзниками. Но до Архангельска они не доехали. На середине дороги новый поворот судьбы. В Кирове их сняли с поезда и пароходом по реке повезли в Котлаское училище. Там обучали экипажи аэросаней.
Экипаж любых саней состоял из двух человек: механика и командира. Командирами назначили сержантов-авиаторов, а вот механиков набирали из шоферов и трактористов и в петлицах у них были не крылышки с пропеллером, а танк.
Учили их всего месяц, а затем начали формировать аэросанные батальоны. Технику батальоны получали в разных городах, прямо на заводах, выпускающих аэросани. Батальон Александра забрал свои в Горьком, с завода “Красное Сормово” и отправился воевать в район Старой Руссы.
Александр Тимофеевич довольно подробно описал эту довольно необычную боевую машину. Корпус фанерный. Бронировался только лоб и пулеметный щиток. Единственным вооружением являлся танковый пулемет ДТ. Транспортные аэросани вообще не бронировались и не вооружались. Им предстояло не воевать, а подвозить на передовую все необходимое.
В корме корпуса находился авиационный двигатель самолета У-2, только с толкающим, а не тянущим винтом. Корпус не обогревался, отопление просто невозможно сделать. Дело в том, что двигатель охлаждался потоком воздуха и с такой силой тянул его через кабину, что внутри, как казалось экипажу, было гораздо холоднее, чем снаружи. Однако они на мерзли. В отличие от общевойскового состава одевали их теплее:
«мы были очень тепло одеты. У всех были хорошие полушубки: у офицеров с большими теплыми воротниками, у всех остальных с небольшими воротниками. Ноги были обуты в валенки, а руки согревали меховые краги. Лицо от ветра и мороза защищалось вязаным шерстяным подшлемником. Ну, а на голове была, разумеется, шапка», вспоминает Александр Тимофеевич.
Специального кресла для командира в аэросанях не было, сидел только механик-водитель. Командир либо стоял за пулеметом, либо рядом с ним. Сектор вращения турели ограничивали, чтобы не прострелить свои винты, поэтому сзади был непростреливаемый сектор.
Переворачивались аэросани крайне редко, центр тяжести у них довольно низко, да и мехводы старались избегать наезда на торосы. Обходилось без травм. Лыжи деревянные, но толстые и прочные, вдобавок обшиты железом. Они никогда не ломались, поэтому запасных с собой не возили.
Система управления и приборное оснащение простейшее. Автомобильный руль, которым с помощью тросов поворачивались лыжи и педаль газа, коробки передач не было. На приборной доске всего три шкалы, показывающие обороты, температуру и давление масла двигателя. Спидометра нет, скорость движения прикидывали «на глазок».
Переговорного устройства между командиром и мехводом не было, объяснялись либо жестами, либо тычками в спину водителя. Не было и внешней связи, днем сигналы между машинами передавались флажками, ночью фарами. Обычно командир ограничивался простым: «Делай, как я». Когда журналист поинтересовался, пригодились ли Александру Тимофеевичу штурманские навыки, полученные в училище, навигация ведь осуществлялась по карте и компасу, ветеран посмеялся:
«Какие там карты?! “Деревья видишь?” — “Вижу” — “Вот туда и езжай”. Поэтому навигация была исключительно по ориентирам. Может быть у командиров рот и были карты, я этого не видел, но у взводных карт не было — это факт. Взводные всегда за командиром роты повторяли движения».
Под Старой Руссой батальону поставили задачу охранять горловину котла, в который попала армия Буша. Но попыток прорыва не было. Потом две зимы воевали в составе Карельского фронта у реки Свирь и на льду Ладожского озера. Там их часто использовали для контроля толщины льда, удалялись от берега далеко, на пару десятков километров.
А в основном возили продовольствие и боеприпасы. Были и учебные заезды с буксировкой лыжных десантов на тросах, привязанных с обеих сторон аэросаней, но в боевой обстановке этот способ использовать не пришлось.
Как только начинал таять снег, ездить на аэросанях становилось опасно, можно было налететь на оголившуюся землю. В таких случаях приходилось вытаскивать машину на снег вручную. А когда снег сходил, а лед становился слишком тонким, их выводили в тыл вместе с матчастью. Размещались обычно в лесу, где отрывали для личного состава землянки.
«Весь летне-весенний период мы либо бездельничали, либо занимались обслуживанием своей матчасти. Никакой учебы не было: что там в аэросанях изучать, там все одно и то же — мы все это уже изучили на практике. Для хранения материальной части не хватало места, и она вся стояла под открытым небом», вспоминает ветеран.
А в сорок четвертом году отдельные аэросанные батальоны расформировали и вывели из действующих частей. Экипажи раскидали кого-куда. Это стало еще одним неожиданным поворотом в фронтовой биографии Александра Тимофеевича. Он попал в полк переподготовки, из которого вышел уже самоходчиком. Но это уже совсем другая история. Хотя она не менее интересная, и о ней я еще вам обязательно расскажу.
Поделись видео: